Хозяин Амура [СИ] - Дмитрий Хван

— Бросят ли? А Россия разве не займёт эти земли? — удивился Брайан. — Я хотел восстановить замок…

— Лучше построй военное училище на Эзеле для молодёжи, — предложил Грауль и после некоторой паузы продолжил:

— А что насчёт Руси… Эстляндию шведы просто так не отдадут. Только после успешного для Москвы заключения мира можно быть уверенным в том, что твой тыл прикрыт. А пока — строй форт и забудь о замке.

— Чуден говор ваш, будто бы немцы по-нашему разговаривают, — усмехнулся вдруг Бельский, с гулким стуком поставив пустую чашку на стол.

Потягиваясь, он неторопливо прошёлся вдоль стола, словно раздумывал о чём-то.

— Гляжу я на вас, да на деяния ваши и удивление моё становится безмерным, — говорил воевода, глядя куда-то в сторону. — Будто иные вы люди, не от мира сего. Будто сверзились откуда-то к нам. Но зачем, для какого дела? — он повернулся и внимательно посмотрел на поражённых его словами товарищей.

Грауль заинтересованно посмотрел на князя, отметив его честность и прямолинейность:

— Во многом ты прав, Никита. И я рад, что ты сам сказал нам об этом, — Павел поиграл брелоком, сделанным из червонца, ожидая дальнейших слов Бельского, который очень уж явно хотел выговориться.

— Оно так и есть, — продолжил воевода, остановившись напротив ангарцев. — Нутром чую, как будто тянет к вам силком, будто нужда какая имеется у меня…

— Не это ли? — Грауль двумя пальцами поднял брелок-монету.

— Нет! — чуть ли не с брезгливостью отмахнулся князь и снова зашагал к концу стола, явно находясь не в своей тарелке.

Белов же, посмотрев на друга, покачал головой — ну куда ты, мол, ему злато-то кажешь?

— Дондеж всуе говорить о сём, — пробормотал Бельский и обернулся к собеседникам:

— Бранко, я молодцов своих привёл, как мы договор с Павлом учиняли. Обучить их надобно накрепко с мушкетом вашим обращаться, — присел, наконец Никита на лавку, — а то из прежних пару уже попортили, черти косорукие.

— Обучим! Дюжина мушкетов твоя, Никита Самойлович, — кивнул Белов. — А ты…

— Нешто я прелести[5] стану говорить?! — всплеснул руками князь и нахмурился. — Буду посылать к вам людишек, мне из Пернова оно сподручно будет. А коли с Литвы люд будет?

— Ничего, — улыбнулся Грауль. — Всё одно русские.

После обеда караван ушёл на Эзель. Белов проследовал вместе с ним, довольный пополнением русской колонии, долгожданным появлением картофеля, а также новой партией винтовок. К тому же у Брайана в арсенале появились и малые миномёты с ограниченным числом боеприпаса, в том числе и химического. Не востребованные в лесах Ангаро-Амурского региона и снятые уже давненько с производства, они могли помочь ангарцам на равнинных островах Балтики.

Бельский, распрощавшись с ангарцами, отправился обратно в Пернов, находясь всё в том же задумчивом состоянии. Он пообещал ещё раз прибыть в гости, как только просохнет земля. Никита оставил на островах дюжину своих ближних людей, из которых Грауль пообещал к лету сделать хороших солдат, по примеру ангарских стрелков. Таких воинов, чтобы князь был уверен, в том, что они и винтовку не испортят и другим не дадут оного сотворить.

Далее события завертелись со стремительностью горного потока. Уже в конце мая в Новгород, к ожидавшим русских переговорщиков шведам приезжает делегация московских бояр, в том числе и Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин. Возглавлял их Алмаз Иванов, бывший дьяк Казённого двора, только-только переведённый в Посольский приказ по указу Бориса Морозова. Он резко взял быка за рога и, намереваясь воспользоваться аховым положением шведского королевства, принялся было склонять посланцев канцлера к наилучшему для Руси варианту — когда вся Лифляндия, включая права на Ригу, отходила к Москве, да заметно отодвигалась к северо-западу граница в карельских землицах. Шведы, однако, были не робкого десятка и интересы своей державы также соблюсти желали. Ну а поскольку решить дела с молодецкого наскока Алмаза Ивановича не удалось, потянулись выгодные для шведов поэтапные переговоры по каждому участку границы. Взаимные упрёки в нежелании заключения мира чередовались с попытками устрашить друг друга союзом с Речью Посполитой и угрозами продолжения боевых действий. К середине дня шведский голова посольства и Иванов, приняв во внимание довлеющие над обоими приказы в скорейшем достижении согласия, сошлись в том, что мир всё же следует заключить к вящему интересу обеих держав, а посему они не будут иметь отдыха и сна покуда не будет учинён договор. К исходу вторых суток, проведённых в палатах Антониева монастыря, отстоявшего к северу от города «Вечный Мир» был подписан обеими сторонами. Каждый из соперников считал себя получившим более того, что было реально достижимо, потому они разошлись полюбовно и воздав друг другу должные почести.

Согласно положениям «Вечного Мира», граница между Русским царством и Шведским королевством «отныне и навеки» в карельской и ижорской землях проходила согласно статьям Тявзинского мирного договора, так и не подписанного в своё время русской стороной. К Руси отходили: Иван-город, Ям, Копорье, невские крепости Орешек и Ниеншанц. Но были и отличия от былого договора — Корела и северный берег Ладоги, были уступлены Ивановым в ходе переговоров по размежеванию южных границ со Швецией. В Эстляндии и Лифляндии разграничение прошло по реке Нарова, Чудскому озеру и реке Эмбах, включая в русские пределы город Дерпт, уже переименованный в Юрьев. Последней уступкой шведов стал лифляндский Феллин, ставший самым западным трофеем Руси. Далее границу шла южнее к Тарвасту, а оттуда к Адселю. Мариенбург являл собой южную черту продвижение русских. Остальные города и области, захваченные царскими воеводами, должны быть оставлены русскими полками в течение года. Были и экономические положения договора — торговля русских купцов дозволялась только из шведских портов — Выборга и Ревеля. Использовать полученное побережье Балтики для торговых целей Руси не позволялось.

Ангарский вопрос на переговорах не обсуждался вовсе, и каждая из сторон имела на то свои причины — московиты, что естественно, не желали признавать их ровней, годящейся даже для упоминания в договоре. А шведы же попросту не имели о них ни малейшего представления.

Никита Самойлович Бельский, в результате Новгородского мира лишившийся перновского воеводства, был отозван в Феллин.

Шторм, разметавший корабли в тот проклятый день, Новиков запомнил навсегда. Плавание на деревянных лоханях этого века, тяжёлых и неповоротливых, было сущим испытанием нервной системы. А с какой любовью и добрым словом Василий вспоминал теперь свой БДК! Здесь же даже среднее волнение на море казалось уроженцу Североморска опасным для жизни. То счастливое утро, когда он проснулся после страшной ночи при абсолютно спокойном море, которое будто извиняясь перед людьми, послало ещё и попутный ветерок, было вскоре омрачено пропажей остальных кораблей каравана. Ни одного из них на горизонте не наблюдалось. Капитан корабля Ханс Йенсен сообщил ангарскому офицеру, что ничего страшного не произошло, просто «Хуртиг» отнесло на запад и теперь им просто предстоит добавить к путешествию ещё пару дней. Однако вскоре выяснилось, что в корпусе корабля появились течи. В ходе аврала тогда вроде бы удалось их заделать, но через некоторое время течи появились вновь, чем весьма озадачили капитана Йенсена. Скалистые берега юго-запада Скандинавии показались на второй день пути. Датчанин направил корабль к берегам, намереваясь посадить корабль на мель, если не удастся причалить.

— До Христианзунда дойдём, с помощью Господа, а там на ремонт и встанем, — пробормотал боцман Бьёрн, осеняя себя крестом.

Никто из ангарцев, конечно же, его не понял. К счастью для Новикова, его ребята не унывали — отряд его состоял большей частью из молодых русичей, которые вполне сносно переносили тяготы морского похода. Нескольким марийцам и тунгусам было гораздо сложнее, но и они держались молодцом. Из первоангарцев, кроме Василия, было ещё четыре человека, в том числе начальник медицинской службы батальона пятидесятидвухлетний Владимир Екишев, врач из Мурманска.

К вечеру прилично набравший забортной воды «Хуртиг» всё же был посажен на песчаную отмель. И уже через некоторое время появились баркасы и лодки местных рыбаков. Первыми на берег переправились ангарцы. Престарелый полковник Миккельсен, начальник небольшого гарнизона Христианзунда, взглянув на бумаги своих гостей, немедленно обещал им помочь. И уже на следующее утро отряд Новикова погрузился на «Крутобокого Олафа» — корабль с грузом солонины, уходивший к Гётеборгу. Его капитан, толстяк, назвавшийся Олафом, часто и внимательно посматривал на ангарцев, будто хотел что-то сказать, но каждый раз сдерживал себя. Только на внутреннем рейде Гётеборга, когда корабль, благодаря умелому лоцману, проходил меж подводных и надводных камней, скальных нагромождений и небольших пустынных островков, поросших клочкообразной травой и мхом.